За Веру, Царя и Отечество

Установлен Свято-Никольский храм в память ратного подвига русских воинов на самом большом мемориальном некрополе защитников Севастополя периода Крымской войны. В судьбе Крыма войн было немало. «Военно-стратегическое значение полуострова превращало его в полигон для выяснения отношений между странами Причерноморья, для разрешения вопросов большой европейской и мировой политики». Вечный «Восточный вопрос» не мог не затронуть Крымский полуостров. Многочисленные русско-турецкие войны, возникающие из-за столкновения политических и экономических интересов России, Оттоманской империи и ряда европейских государств, воспринимались в народе прежде всего как борьба россиян за веру, за права православных, живущих на территории Турции. Не была исключением и Крымская (Восточная) война, пожалуй самая парадоксальная и кровопролитная война середины XIX века. Это был единственный общеевропейский конфликт на протяжении ста лет — от Венского конгресса 1815 года до Первой Мировой войны.

Безусловно, каждая война — прежде всего большая политика, тесно связанная с экономикой. «В основе политики Николая I в начале его правления лежала заветная мечта Екатерины II — изгнание турок из Европы и установление российского контроля над черноморскими проливами». Но в 1841 году за ними ввели международный контроль, что усилило в Восточном вопросе позиции Франции и Англии. В этих условиях царское правительство видело «в укреплении религиозных влияний в Иерусалиме один из путей восстановления политических позиций на Ближнем Востоке». В 1847 году в Палестине учреждается российская духовная миссия. Русский императорский двор видел в православии один из факторов, способствующих стабилизации обстановки на Балканском полуострове. Общность веры духовно связывала народы России и Балкан.

«После победоносных войн с Турцией Россия приобрела право покровительства не над греками, румынами, сербами и болгарами как таковыми, а над единоверцами — православными, — иная формула была просто неприемлема для турецкой стороны и практически недостижима. Высокая порта, как тогда именовалось султанское правительство, сочла бы это недопустимым вмешательством в свои внутренние дела. Уступить в споре о Святых местах, капитулировать перед католиками означало для Николая I признать перед всем православным Востоком свою слабость. В конце концов, упустить право на покровительство «турецким христианам» означало для Петербурга потерю важнейшего рычага воздействия на балканские дела». Политические усилия русской дипломатии столкнулись с мощным противостоянием Великобритании, стремившейся вытеснить Россию с Балкан и Ближнего Востока. Великобритании «в первый и последний раз в истории удалось сколотить внушительный антирусский блок: Турция, Франция, Англия, Сардиния, на грани вступления в войну пребывала Австрия, о том же подумывала Швеция». Кстати, активную роль в давлении на Австрию против России играл небезызвестный барон Геккерен, усыновивший в свое время Дантеса — убийцу Александра Пушкина. Геккерен был голландским посланником в Вене, а Дантес (Геккерен) в это же время делал дипломатическую карьеру во Франции.

Пушки еще молчали, но в Европе запахло порохом. Последним толчком, приблизившим войну, стал франко-русский конфликт, связанный со Святыми местами, с правом отправлять службу в храмах Вифлеема— места рождения Христа и Гроба Господня в Иерусалиме. Николай I был глубоко религиозным человеком, уважительно относящимся к вопросам религии; как монарх он видел свое предназначение в сохранении территориальной целостности, поддержании величия России. И как бы не трактовали сегодня эти события и не оценивали личность российского императора, в то время многим было ясно, что решение вопроса о Святых местах — «дело жизни и смерти». Вот что писал об этом французский дипломат Тувнель в декабре 1851 года: «Что означает эта ссора, которую мы подняли в Константинополе по поводу святых мест? Надеюсь, что она не так серьезна, как изображают ее германские газеты! Я знаю Восток, и я могу вас уверить, что Россия не уступит. Для нее это вопрос жизни и смерти, и нужно желать, чтобы это хорошо знали в Париже, если хотят вести дело до конца». Россия действительно не могла и не хотела уступить. Было решено потребовать у Турции подписания международного акта, фиксирующего право России на покровительство единоверцам. Безусловно, религиозные мотивы переплетались с планами «политического воздействия на православных, составляющих большинство населения Балкан, за счет ограничения здесь власти и авторитета Османской империи». В Константинополь с царскими инструкциями направили князя А. С. Меншикова (правнука сподвижника Петра I). Посетив вначале Бессарабию и произведя смотр войскам, князь прибыл в Севастополь. Здесь он также проинспектировал Черноморский флот, а затем на военном пароходе «Громоносец » с громадной свитой, в составе которой находился и начальник штаба флота вице-адмирал В. А. Корнилов, отправился в Константинополь. В Турции чрезвычайного российского посла восторженно встретили многочисленные православные: греки, болгары и сербы. Обострив своим поведением и неуступчивостью и без того сложные отношения, Меншиков, захватив архив русского посольства в Турции, покинул Босфор. В это время французский флот уже находился в турецких водах. Попытка разделить «наследство больного человека», как называл Оттоманскую империю Николай I, терпела крах. Император предпринимает еще один шаг для усиления давления на Турцию. 20 июня 1853 года по его приказу русские войска входят в княжества Молдавию и Валахию, принадлежавшие Турции. Султан выдвигает ультиматум о выводе из княжеств русских, и, не дождавшись ответа, 4 (16) октября 1853 года объявляет России войну. Войска султана Абдул-Меджида в ночь с 15 на 16 октября начали наступление на Кавказе и Дунае. Около пяти тысяч турок напали на укрепление Святого Николая, находящееся у самой турецкой границы. Защищавший его небольшой отряд— всего лишь неполные две роты с двумя пушками — почти весь был вырезан. «При взятии крепости Св. Николая турки (башибузуки) неистовствовали страшным образом. Они распяли таможенного чиновника и потом стреляли в него в цель; священнику отпилили голову; лекаря запытали, допрашивая, куда он спрятал деньги; перерезали женщин и детей и, наконец, у одной беременной женщины вырезали уже живого ребенка и тут же на глазах еще живой матери резали его по кускам».

Зверства турецких головорезов потрясли православный мир. Вскоре турецкая армия потерпели несколько серьезных поражений на Кавказе и Дунае. 18 ноября 1853 года эскадра Черноморского флота под командованием вице-адмирала П. С. Нахимова одержала победу на море. В Синопской бухте, защищаемой береговыми батареями, русские моряки разгромили турецкую эскадру, пленив главнокомандующего — Осман-пашу и более трех тысяч турок. На русских судах находились и священнослужители, подавая морякам пример мужества и христианского терпения. Так на линейном корабле «Чесма» нес службу иеромонах Никандр, являя пример отношения к делу для всех 748 членов его экипажа. Не случайно Нахимов в приказе объявил благодарность пяти иеромонахам — участникам Синопского боя.

Последнее сражение эпохи парусного флота потрясло Европу. В январе 1854 года газета «Таймс» опубликовала письмо из Константинополя: «Синопское поражение подает повод к важным заключениям о превосходстве русского флота и о негодности турецкого… Такого совершенного истребления и в такое короткое время никогда еще не бывало» . 22 ноября севастопольцы восторженно приветствовали героев Синопа, а в начале декабря в их честь дали обед. Для 180 офицеров — в здании Благородного собрания, а для 1000 матросов — на Екатерининской площади между Графской пристанью и Благородным собранием. Остальным матросам выдали деньги. Обед матросский был очень интересен. После молебна сели они за столы, расположенные каре кругом налоя, где служили молебен; это каре окружала толпа любопытных… Во время стола при музыке и «ура» пили матросы за здоровье царя и генерал-адмирала, а после того начались спичи и крики за здравие П. С. Нахимова. В числе спичей самый замечательный сказан вставшим на стол боцманом (с линейного корабля «Великий князь Константин»): «Братцы! Коли нас так угощают за угощение турок, то каково же угостят, когда мы отделаем англичан и французов». Ответ отовсюду: «Ура».

После Синопа Англия и Франция ввели объединенную эскадру в Черное море, а в марте объявили России войну. Позже к коалиции присоединилось королевство Сардиния. Союзники, направив свои эскадры на Балтику, в Белое и Баренцево моря, на Дальний Восток, стали готовить экспедиционный корпус в Крым для уничтожения Черноморского флота и его главной базы — Севастополя. В июле 1854 года два английских парохода подошли к Соловецкому монастырю и подвергли братию и богомольцев бомбардировке. Настоятель обители архимандрит Александр с инвалидной командой, вооруженной бердышами и секирами «времен Федора Иоанновича» и несколькими малыми орудиями, более девяти часов вели артиллерийскую дуэль с англичанами. Не рискнув высадить десант, они убрались восвояси, вызвав недоумение своими действиями как в Англии, так и в России. Цель же военной экспедиции в Крым была четко сформулирована летом 1854 года в газете «Таймс»: «… главная цель политики и войны не может быть достигнута до тех пор, пока будет существовать Севастополь и русский флот… Взятие Севастополя и занятие Крыма вознаградят все военные издержки и решат вопрос в пользу союзников». 1 сентября 1854 года 389 боевых судов и транспортов эскадры союзников, пройдя мимо Севастополя, бросили свои якоря южнее Евпатории. На следующий день по сигналу с адмиральского корабля «Город Париж», на котором находился главнокомандующий союзными войсками маршал Арман-Жак-Леруа Сент-Арно, началась высадка десанта.

Сражение на Альме

Первый французский генерал Франсуа Канробер вступил на крымскую землю. Захватив Евпаторию, союзники двинулись к Севастополю. 8 сентября на реке Альме произошло первое сражение. Противник выставил 55 тысяч солдат и офицеров. Главнокомандующий русскими сухопутными и морскими силами в Крыму князь А. С. Меншиков, собрав 33 тысячи войск, занял позиции на левом берегу реки. Перед сражением священники обошли полки с крестом и святой водой, благословив воинов на ратный подвиг. Несмотря на численное преимущество и превосходство в вооружении, союзники понесли большие потери — около 4500 человек.

Английский полководец, герцог Кембриджский, племянник английской королевы, объезжая поле битвы, усеянное убитыми и ранеными, с ужасом наблюдая потери, воскликнул: «Еще одна такая победа, и у королевы Англии не будет армии». По признанию английского генерала, потери английских офицеров при Альминском сражении были больше, чем при Ватерлоо. Князь отвел поредевшую армию к Севастополю, а затем произвел фланговое движение к Бахчисараю, чтобы не дать противнику возможности отрезать русские войска и в то же время угрожать ему нападением. В городе остался гарнизон численностью 16 тысяч человек.

Затопление кораблей в Севастопольской бухте

После Альминского сражения союзники стали продвигаться к Северной стороне города. Там находилось практически единственное так называемое «Северное укрепление», построенное в 1807–1811 годах под руководством инженера генерал-майора Гартинга, с целью обороны города с севера. На его вооружении имелось всего 47 орудий, из них 23 — малого калибра. Гарнизоном этого укрепления (81 офицер и 3838 нижних чинов) командовал капитан 1 ранга (затем контр-адмирал) Феодосий Дмитриевич Бартенев. Все ждали нападения союзников на почти беззащитную Северную сторону города и были удивлены, узнав, что они двинулись к Южной стороне. Позже П. С. Нахимов в разговоре с генералом И. Н. Красовским скажет: «Знаете? Первая просьба моя к Государю по окончании войны— это отпуск за границу: так вот-с, пойду и назову публично ослами и Раглана и Канробера». Неожиданный маневр союзной армии севастопольцы восприняли как Промысел Божий. Просчет английских и французских генералов позволил русским выиграть несколько дней для укрепления города со стороны суши. Не случайно один из современников тех событий писал накануне Крымской войны: «Севастопольская крепость считается в первом классе, но в нынешнем состоянии это не крепость, а военный порт, укрепленный чрезвы чайно сильно с морской стороны и не имеющий защиты с сухого пути».

Собственно, с моря город был защищен тоже недостаточно. Еще при адмирале М. П. Лазареве, в 1835—1837 годах заложили несколько батарей в районе тех земляных укреплений, места для которых в свое время выбирал А. В. Суворов. К 1847 году построили казематированные форты (батареи): Константиновскую и Михайловскую на Северной стороне, Александровскую, Николаевскую и Павловскую — на Южной. Кроме того, были сооружены земляные батареи: № 5 в Аполлоновой балке, № 8 и № 10 возле Александровской бухты и № 4 на Северной стороне. Вооруженные к началу войны 533-мя орудиями различных калибров, они представляли довольно серьезную силу. Но и этих укреплений оказалось недостаточно. В январе 1854 года на западном берегу Килен-бухты освятили Святославскую батарею на 17 орудий. Название свое она получила от корабля «Святослав», матросы которого ее построили. На Северной стороне в это же время возвели Двенадцатиапостольскую батарею между Панаиотовой балкой и Голландией, и Парижскую на безымянном мысе, разделяющем Сухарную бухту и Голландию. За Константиновским фортом выросла еще одна батарея, названная именем строившего ее полковника Карташевского и башня Волохова, сооруженная на средства подрядчика Даниила Кирилловича Волохова. Так был защищен город с моря. Но опасность прорыва судов противника в Севастопольскую бухту осталась. Поэтому перед отъездом князь Меншиков приказал вице-адмиралу В. А. Корнилову затопить на фарватере несколько старых кораблей, преградив тем самым вход в бухту. Собрав 9 сентября совет, Корнилов предложил выйти флоту в море, атаковать сильнейшего неприятеля, а в случае неудачи — пуститься на абордаж и погибнуть со славой, взорвав свои суда и часть неприятельского флота. Конечно, моряки понимали патриотический порыв Корнилова, но все-таки большинство стояло за затопление кораблей. Возбужденный адмирал сразу после военного совета поехал к князю Меншикову и заявил, что он все равно выйдет в море и нападет на флот союзников. Главнокомандующий вновь приказал затопить суда и, видя, что Корнилов не намерен повиноваться, предложил ему возложить эту печальную миссию на командира Севастопольского порта вице-адмирала М. Н. Станюковича, а самому выехать в Николаев.

Утверждают, что Корнилов воскликнул: «Остановитесь!… Это самоубийство… К чему вы меня принуждаете!.. Но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелем, — невозможно! Я готов повиноваться вам!». 1 сентября моряки получили приказ начальника штаба Черноморского флота: “Товарищи! Войска наши после кровавой битвы с превосходным неприятелем отошли к Севастополю, чтобы грудью защищать его. Вы пробовали неприятельские пароходы и видели корабли его, не нуждающиеся в парусах. Он привел двойное число таких, чтоб наступить на нас с моря; нам надобно отказаться от любимой мысли — разразить врага на воде. К тому же мы нужны для защиты города, где наши дома и у многих семейства.” Главнокомандующий решил затопить 5 старых кораблей на фарватере: они временно преградят вход на рейд, и вместе с тем свободные команды усилят войска. Грустно уничтожать свой труд: много было употребленно наших усилий чтоб держать корабли, обреченные жертве, в завидном свету порядке, но надобно покориться необходимости. Москва горела, а Русь от этого не погибла, напротив стала сильней. Бог милостив! Конечно, он и теперь готовит верному ему народу русскому такую же участь. Итак, помолимся Господу и не допустим врага сильного покорить себя. К этому дню суда встали на назначенные места между Константиновской и Александровской батареями в следующем порядке по данной диспозиции: фрегат «Сизополь», корабли — «Уриил», «Три Святителя», «Селафаил», «Силистрия», «Варна» и фрегат «Флора».

Еще 10 сентября с корабля «Три Святителя» «к 6 часам (утра. — Авт.) свезли на берег имущество гг. офицеров, багаж нижних чинов, амуницию, ружья, принадлежности к орудиям, комплект новых парусов, канцелярию, денежную сумму, экипажное знамя и по возможности разные мелочи. В 7 часов по приказанию контр-адмирала Вукотича затопить корабли, приступлено к исполнению, открыли краны. На кубрике карронадным выстрелом пробита подводная дыра». На следующий день с утра стояла тихая облачная погода. В три часа пароход «Громоносец» подошел к судам, предназначенным к затоплению. Уже к 6 часам все они, принесенные в жертву во имя спасения, легли на дно фарватера. Лишь один корабль — герой Синопа — «Три Святителя», продолжал гордо держаться на поверхности. Пароход «Громоносец» сделал по «Трем Святителям» 27 выстрелов, но корабль не тонул. Словно Всевышний никак не хотел расставаться с кораблем-ветераном. На него были устремлены тысячи глаз, многие из которых были полны слез. В толпе там и тут слышалось:
— Не поддается старик, не поддается!
— Боевой смерти просит!
— Упирается, с победоносной командой прощается!
— Потому не идет ко дну, — послышался чей-то голос, что в каюте, слышь, образ Николая Угодника забыли».
И только после того, как по распоряжению командира «Трех Святителей » капитана 1 ранга К. С. Кутрова матросы забрали икону, в час дня корабль стал медленно погружаться в воду с орудиями, рангоутом, порохом и морскою провизиею.

Оборона Севастополя

13 сентября 1854 года приказом начальника Севастопольского гарнизона генерал-лейтенанта Ф. Ф. Моллера город объявили на осадном положении. Князь Меншиков, покидая Севастополь, не назначил единого командующего. 15 сентября духовенство с хоругвями и в сопровождении некоторых горожан «обошло все укрепления и окропило их и войска, готовившиеся к их защите, святою водою». Высшие военные начальники — генерал- лейтенант Ф. Ф. Моллер, командир порта и военный губернатор вицеадмирал М. Н. Станюкович не торопились возглавить защиту города. Фактически организаторами и вдохновителями обороны стали адмиралы В. А. Корнилов, П. С. Нахимов, В. И. Истомин. Прибывшего из Дунайской армии подполковника Э. И. Тотлебена назначили начальником инженеров Севастопольского гарнизона. От этих людей зависела судьба столицы Черноморского флота.

Под их руководством матросы, солдаты, мастеровые, женщины и дети приступили к строительству оборонительных сооружений. К трем пристаням — Графской, Павловской и Госпитальной — свозили стволы орудий со станками, ядра и бомбы. Вокруг бастионов, намеченных по проекту инженерного департамента еще в 1834 году, в тяжелом известняковом грунте долбили рвы, насыпали брустверы и ретраншаменты, рыли пороховые погреба, строили блиндажи. По улицам к бастионам носили бревна, дерн, туры, фашины, мешки с землей. На батареях в орудийных двориках, сделанных из глины и камня, сложенных насухо, установили орудия. «В эти дни Севастополь напоминал встревоженный муравейник, но не было в нем ни паники, ни суматохи, нельзя было найти и признаков отчаяния или страха. Днем и ночью безостановочно кипела работа. Утром выходили одни, вечером их сменяли другие. И укрепления вырастали на глазах, вооружались, и тут же занимал их назначенный гарнизон». Позже этот подвиг севастопольцев назовут «русским чудом», «русской Троей». За короткий срок они создали глубоко эшелонированную оборону, состоявшую из восьми бастионов, протянувшихся полукругом на 7,5 километров от Килен-балки до Александровской бухты.

С самого начала строительство севастопольских укреплений осуществлялось на основе идей талантливого русского инженера А. З. Теляковского. Главный оборонительный рубеж защитников представлял систему инженерных укреплений, построенных применительно к холмистой местности. Пространство между бастионами укрепили оборонительными стенами-куртинами, траншеями и батареями. Оборонительную линию разделили вначале на три, а затем на четыре дистанции. В это время армия союзников подошла к Южной стороне Севастополя. Французы заняли Казачью и Камышовую бухты, англичане 14 сентября захватили Балаклаву, превратив ее в базу своей армии. В этот же день, в Георгиевский монастырь во время службы храмового праздника Воздвижения Честного и животворящего Креста Господня, вошли англичане и французы. Впрочем, никакого вреда настоятелю архимандриту Геронтию и монахам они не причинили. Главнокомандующий французской армией маршал Сент-Арно даже приказал охранять монастырь: «Монастырь Святого Георгия поставлен под покровительство союзных войск. Военным и всяким иным лицам, следующим за армиею, воспрещается входить туда насильно, тревожить каким бы то ни было путем его обитателей или нарушать права собственности. 15 сентября лорд Раглан и новый главнокомандующий французской армией генерал Канробер, произвели рекогносцировку Южной стороны Севастополя, изумленно обнаружив линию укреплений, опоясывающих город, и увидели тысячи людей, работавших на этих бастионах. Перед лицом опасности в городе выпустили даже арестантов, напутствовав их словами: «Братцы, согрешили вы перед Богом и Государем. По Высочайше дарованной мне власти, доверяю вам стоять возле осадных орудий, помогать отражать врагов. Павшему при исполнении этого святого долга Господь простит прегрешения, а церковь будет за него молиться, оставшийся же живым восстановит свои права, как защитник Престола и Отечества ».

Вынужденные отказаться от немедленной атаки города, союзники начали выгрузку осадной артиллерии и строительство циркумвалационной линии: англичане с турками в районе Балаклавы и Кады-Коя, французы— на Гераклейском полуострове. Англичане приступили к осадным работам против Корабельной стороны от Сарандинакиной балки до Докового оврага и Килен-балки, французы — от Карантинной бухты до Сарандинакиной балки. Готовились достойно встретить врага и защитники. Вице-адмирал Корнилов 14 сентября написал в своем дневнике: «Целый день занимался укреплением города и распределением моряков, за исключением 4 батальонов, переведенных на городскую сторону. Итого у нас набирается 5 тысяч резервов Аслановича (генерал-майор, начальник правого фланга оборонительной линии) и 10 тысяч морских разного оружия, даже с пиками. Хорош гарнизон для защиты каменного лагеря, разбросанного по протяжению многих верст и перерезанного балками так, что сообщения прямого нет. Но что будет, то будет. Положили стоять». 18 сентября князь Меншиков приблизил русскую армию к Севастополю и осмотрев в городе укрепления, прислал три полка: Бородинский, Московский и Тарутинский. Затем он обосновался на Северной стороне в Сухой балке в доме смотрителя угольных складов. По воспоминаниям очевидцев, хуже этого помещения мало кто имел из начальственного состава. Корнилов же из дома В. И. Истомина перебрался на Центральный холм на квартиру к Волохову, поближе к телеграфу, «чтобы быть в центре действий и наблюдений». «Да сохранит вас всех Господь. Молитвы мои за вас и наше правое дело, а душа моя и все мысли с вами. Николай». Так писал император князю А. С. Меншикову 27 сентября 1854 года.

Первая бомбардировка города

Наступило 5 октября 1854 года — день первой бомбардировки, ставшей и первым испытанием защитников города. Союзники не сомневались в успехе. Корреспондент «Таймс» писал из английского лагеря: «Мы думали, что Севастополь — город картонный, и что его стены обрушатся при громе нашей артиллерии, как стены Иерихона при звуках труб Иисуса Навина». В половине седьмого утра неприятель открыл со всех батарей смертоносный огонь. Град бомб и ядер обрушился на севастопольские укрепления. Очевидец этих событий Г. Славони свидетельствовал в письме из осажденного города: «… Застонала земля, задрожали окрестные горы, заклокотало море: вообразите только, что из тысячи орудий с неприятельских кораблей, пароходов и с сухопутных батарей, а в то же время и с наших батарей разразился адский огонь: неприятельские корабли и пароходы стреляли в наши батареи залпами: бомбы, каленые ядра, картечи, бранскугели и конгревовы ракеты сыпались градом; … Все это сливалось в страшный и дикий гул, нельзя было различить выстрелов, было слышно одно только дикое и ужасающее клокотание; земля, казалось, шаталась под тяжестью сражающихся».

Гибель вице-адмирала В.А. Корнилова. Балаклавское сражение.

Бомбардировка города не принесла успеха осаждающим. Выпустив по севастопольским укреплениям около 9000 снарядов, противник так и не смог подавить артиллерию защитников. Провалились и усилия соединенного флота союзников: приморские батареи не только выстояли, но и нанесли значительный урон французским и английским судам. Союзное командование не решилось идти на штурм русских укреплений и перешло к долговременной осаде. Позаботилось оно и о прикрытии своих баз. Французы стали создавать кремальерную линию, следы которой кое-где сохранились на Гераклее до наших дней. Англичане же заслонили Балаклаву двойным рядом фортификационных сооружений: земляными редутами, построенными турками под руководством капитана Ваглана, и батареями, соединенными между собой сплошной траншеей. Несмотря на это, главнокомандующий русской армией князь А. С. Меншиков решил дать сражение, которое в случае удачи представляло возможность выхода в тыл противнику и его разгрома. В Балаклавской долине основные коммуникации англичан охраняла кавалерийская дивизия генерал-лейтенанта графа Джорджа Лукана, в которую входили две бригады: тяжелая — под командованием бригадного генерала Джеймса Йорка Скарлетта и печально известная легкая, которой командовал бригадный генерал граф Джеймс Кардиган — шурин лорда Лукана. Для нападения на английские позиции князь Меншиков выделил около шестнадцати тысяч человек под командованием генерала П. П. Липранди.

13 октября 1854 года в пять часов утра, согласно диспозиции, солдаты генерал-майора Гриббе — заняли деревню Камары, а сотня казаков — часовню Иоанна Постного. Отряд генерала Ф. Ф. Левуцкого, подойдя к Кадыкойским высотам, открыл артиллерийский огонь по редутам противника, занятым турецкими войсками. «Эти поистине несчастные турки, превращенные в Камышовой бухте французами в вьючных животных, англичанами, напротив, были обращены в передовых, так сказать, бойцов и посажены на редуты, чтобы защищать своей грудью английский лагерь и склады в Балаклаве. Турок принято было кормить очень скудно, бить смертным боем за провинности, к общению не допускать, даже офицеров турецких за стол с собою не сажать». Поэтому не удивительно, что подданые султана оказали сопротивление солдатам Азовского полка только на редуте №1. Остальные же, бросив укрепления, помчались к Балаклаве. Овладев Кадыкойскими высотами, русские считали уже сражение оконченным и из-за недостатка сил дальше на Балаклаву не наступали. Из захваченных укреплений они стали увозить артиллерию. И тогда произошло событие, которое сделало этот день траурной датой в военной истории Англии. Лорд Раглан, раздосадованный потерей крепостных орудий, отдал роковой приказ отбить эти пушки. Записку об атаке, продиктованную Рагланом бригадному генералу Ричарду Эйри, доставил графу Лукану капитан Льюис Эдуард Нолэн — известный военный писатель. Граф Лукан и лорд Кардиган, командовавший бригадой легкой кавалерии, безусловно понимали безрассудность этого приказа. Русские стояли углубленной «подковой». Один конец ее находился у Кады-коя, около захваченных ими редутов, второй — у подножия Федюхиных высот. Но приказ есть приказ. И английская конница, состоявшая из представителей самых аристократических фамилий, понеслась на правый фланг русских. Выждав, когда мчавшиеся во весь упор конники влетели в долину между Федюхиными высотами и редутами, артиллеристы и колонна Скюдери встретили их сильным перекрестным огнем. Безрассудная атака дорого обошлась Англии. Одним из первых был убит капитан Нолэн. «Потери Легкой бригады… … составили 102 убитых (из них 9 офицеров), 129 раненых (из них 11 офицеров) и 58 пленных…». Бедствием «непревзойденным в истории» назвала гибель кавалерии английская печать, а место это окрестила «Долиной смерти». Русские потеряли 31 в этом сражении 131 человека убитыми и около 500 раненными. По воспоминаниям генерала К. Р. Семякина, в день битвы священник Азовского полка перед боем благословил батальоны, а затем «стал на колени и начал служить молебен, а дьячок читал молитву; когда дьячок услышал крик «ура», то, закрыв книгу, сказал: «Довольно, батюшка, пора идти туда, дело кончилось, и там надо быть, будет и там много работы», — точно, через час он отпел 37 наших тел».

Ураган на Черном море

Не успели англичане прийти в себя от потери своей конницы, как союзников постигли очередные неприятности. 2 ноября 1854 года на Черном море разразился ураган невиданной силы. Мощный ветер с дождем и градом сметал все на пути, ливень затопил траншеи, палатки в лагерях союзников были снесены. В Георгиевском монастыре были повреждены церкви и колокольня, домик адмирала М. П. Лазарева, сорваны крыши на большинстве зданий, на храме Святого Георгия погнулся крест. У берегов Евпатории, Качи и в Балаклавской бухте затонули или были выброшены на берег многие английские и французские суда. У Евпатории сорвался с якорей и разбился французский корабль «Генрих VI», на балаклавском рейде — одиннадцать военных судов и транспортов. Именно тогда у Белых скал остался навсегда на дне моря гордость Великобритании — винтовой пароход «Принц», доставивший в Балаклаву теплое обмундирование, продовольствие, ядра, бомбы и секретное оружие: подводные мины, гальванические батареи для взрыва затопленных русских судов, заграждавших вход в Севастопольскую бухту. Современники сравнивали ураган с неудачным для союзников сражением, в те дни последние всерьез подумывали о снятии осады Севастополя.

Инкерманское сражение

В октябре 1854 года в Крым прибыло подкрепление: 10-я и 11-я пехотные дивизии. Имея численное преимущество, подталкиваемый «сверху» князь Меншиков решается на еще одно наступление. К слову сказать, в штабе главнокомандующего даже не нашлось карты окрестностей Севастополя. 24 октября в районе Инкермана произошло кровопролитное сражение. Отсутствие четкой диспозиции, незнание местности и «своеобразное» командование русскими отрядами генералом П. А. Данненбергом привели к поражению армии Меншикова. В этом бою, русские солдаты, поставленные в исключительно невыгодные условия, вооруженные устаревшим гладкоствольным оружием, боролись с удивительным мужеством. Когда рядовой Колыванского полка Поленов увидел, что ему грозит пленение, «он, не задумываясь, предпочел смерть и бросился с крутой скалы». В роковом сражении русские потеряли около 12 тысяч солдат и офицеров, союзники — более 4 тысяч, в том числе погиб генерал Георг Каткарт. На поле боя в Инкерманском сражении находились Великие князья—Николай Николаевич и Михаил Николаевич, которые в этот же день посетили бастионы и батареи. После Инкерманского сражения императрица Александра Федоровна прислала войскам икону Христа Спасителя. Флигель-адъютант князь Голицын привез ее в Симферополь. Затем икону доставили в осажденный город, поместив в Михайловской церкви. 28 октября по этому поводу на площади у Николаевской батареи, где собрались горожане и войска, состоялся молебен, а протоиерей Арсений Лебединцев при молебствии сказал: «Христолюбивые воины! Се, пред нами Св. икона Христа Спасителя, от царского чертога препосланная! Мы собрались принять этот святый залог благоволительного внимания благочестивейшей Государыни Императрицы к настоящему, многотрудному и многопечальному положению града нашего. Кто не приймет сего священного дара Августейшей матери Отечества с тою же чистотою, теплою молитвою, с которою он Всемилостивейше препослан нам? Но прежде, чем с благоговением приймем и с верою поставим его на уготованном месте, приникнем внимательным взором к сей святой иконе. Подпись: «Господь Вседержитель!» — Благословляя десницею, в другой руце своей Он держит Евангелие, раскрытое на сих словах: «Прийдите ко мне все труждающиеся и обремененные, и Аз упокою Вы». Видете, как утешительны слова Господа Вседержителя, и как прямо идут они к прискорбным, деже до смерти, сердцам нашим! Значит: матернее сердце благочестивейшей императрицы прилежно поискало для нас утешения, нам благопотребнаго, и умело найти его в сих словах Спасителя нашего. Господь Вседержитель, владычествуяй всеми, яже на небеси и на земли, во власти кояго судьбы царств и народов, обещает покой всем, приходящим к нему. Его ли всемогущее слово может встретить, где-либо и от кого-либо, себе препятствие? Его ли святое обещание прейдет праздно и не исполнится на самом деле над верующими в него во истину? Господь Вседержитель обещает покой всем труждающимся, как вы теперь, до крове и смерти, на поле брани за Веру, Царя и Отечество. Господь Вседержитель обещает покой обремененным, тем паче тем, кои, подобно нам, обременены неправедно, не какою либо, обыкновенною в мире, скорбию, а ужасным и едва не безпримерным, по самому продолжению, бременем огня, меча и смерти. Но заметим, братия мои, прилежно занятым каким труждающимся и обремененным обещается покой от Господа? Приходящим к нему! Кто не приходит ко Господу Вседержителю с верою, любовию, молитвою, тот, хотя бы и много труждался и был обременен тяжко, не обретет покоя душе своей, ибо не взыская онаго, как должно. Итак, будем труждаться с живою верою, и Господь подаст нам покой и радость; будем нести тяжкое бремя наше с благодушием и упованием, и Он — Всемогущий снимет с нас те лютые иго и бремя, кои так долго тяготеют над нами. Кроме оружия вещественного, вооружимся сердечною молитвою, памятуя слова Его же Премилосердаго: вся елико аще молящеся просите: веруйте, яко примите и будет вам. Веруем, Господи, веруем от всея души и сердца обетованию Твоему: буди нам по глаголу Твоему!». В тот же день вечером икону Христа Спасителя пронесли по оборонительной линии, затем поставили над главным входом в Николаевскую батарею, обратив лик Спасителя к защитникам Севастополя. Из Москвы в это время прислали также два больших креста с надписью «Сим побеждай».

Будни осажденного Севастополя

Наступили суровые будни осажденного города. Защитники его под непрекращающимся огнем неприятельских батарей продолжали совершенствовать оборону крепости, нетрадиционно подходя к сооружению фортификационных укреплений. Проявляя чисто русскую смекалку, они ввели немало новшеств в военном деле. Моряки впервые применили стрельбу с судов по невидимым целям; для достижения большей дальности полета снаряда вели огонь из орудий под большими углами возвышения. С этой же целью применяли и кренение судов. Один из моряков 39-го флотского экипажа изобрел превосходную защиту от штуцерных пуль противника, повесив у амбразуры тросовые маты, которые штуцерные пули не пробивали. Вскоре это новшество переняли все защитники, а позже и противник. Эти щиты явились прототипом броневых щитов современных артиллерийских орудий. В период обороны широкое развитие получило и устройство ложементов (окопов), способствующих укреплению оборонительной линии. Защитники совершали многочисленные вылазки в расположение неприятеля. В эти ночные рейды «охотники» разрушали вражеские укрепления, захватывали в плен солдат и офицеров, портили орудия. Вылазки изматывали противника, их удаль и лихость поднимали моральный дух защитников. Вся Россия узнала имя отважного матроса, затем квартирмейстера, Петра Кошку. Он стал народным героем, олицетворением лучших качеств русского воина: исключительной храбрости и мужества, находчивости, ловкости, личной инициативы. Он участвовал в 18 вылазках и, кроме того, часто действовал в одиночку: проникал во вражеские траншеи, захватывал штуцеры, добывал ценные сведения. Уже в ноябре 1854 года начальник гарнизона Д. Е. Остен-Сакен вручил ему знак отличия Военного ордена. Императрица прислала Петру Кошке «Крест благословения», который он носил на голубой ленте как награду. Не раз Петр Кошка ходил в вылазки под командованием лейтенанта Н. А. Бирилева, имя которого пользовалось особой популярностью не только среди защитников, но и у противника. Один из французских офицеров с уважением писал: «Ночные стычки происходят под руководством Бирилева, он действительно выказывает храбрость и неустрашимость выше всякой похвалы; вот почему, несмотря на весь вред, который он нам наносит, он пользуется большим уважением между всеми французскими офицерами и даже солдатами. Если бы мне случилось встретиться с Бирилевым в траншее, я бы желал вступить с ним в смертный бой один на один, но если я его встречу вне поля брани, то буду счастлив пожать ему руку». В ночь на 20 января 1855 года отряд во главе с лейтенантом Бирилевым отправился в очередную вылазку в районе четвертого бастиона. Во время ночного боя матрос 30-го флотского экипажа Игнатий Шевченко, заметив, что несколько французов прицелилось в любимого командира, заслонил его грудью. В приказе главнокомандующего русской армией о подвиге Игнатия Шевченко говорилось: «Товарищи! Каждый день вы являете себя истинно храбрыми и стойкими русскими воинами; каждый день поступки ваши заслуживают и полного уважения, и удивления; говорить о каждом отдельно было бы невозможно, но есть доблести, которые должны навсегда остаться в памяти нашей…». История не забыла имя уроженца Таврической губернии Игнатия Владимировича Шевченко. Он навечно зачислен в почетные члены экипажа ракетного крейсера «Украина». На Корабельной стороне на территории бывшего третьего бастиона восстановлен скромный бюст героя — первый памятник «нижнему чину» в России. В период обороны газеты писали, что «каждый рядовой в городе — Игнатий Шевченко, каждый офицер был лейтенант Бирилев». Действительно, примеров христианского самопожертвования было немало. Унтер-офицер Анисимов заслонил своим телом командира 1-й карабинерной роты Алексопольского егерского полка Валериана Зарубаева и спас его от гибели при разрыве гранаты. Когда генерал-адъютант князь П. А. Урусов направился с первого на второй бастион, возле него упала вражеская бомба. Не раздумывая, унтер-офицер Полтавского полка Ткаченко бросился к князю, повалил на землю и прикрыл его своим телом.

Подземно-минная война

Подлинный героизм проявили защитники и в ведении подземно-минной войны. После неудачной первой бомбардировки французы, рвавшиеся к четвертому бастиону, решили сделать под него подкоп, взорвать передовую линию и идти на штурм. Но русские военные инженеры разгадали замысел противника. Еще в октябре 1854 года Э. И. Тотлебен приказал выдолбить два колодца во рву четвертого бастиона, позже их число довели до двадцати. На глубине пяти, а затем двенадцати-тринадцати метров был обнаружен слой глины толщиной 1,2—1,5 метра. Колодцы соединили между собой окружными подземными галереями, из которых повели слуховые рукава. В декабре Э. И. Тотлебену передали полученный от секретных агентов план осадных работ под Севастополем, литографированный в Париже. На нем были обозначены минные галереи французов перед четвертым бастионом. Исчезли последние сомнения относительно намерений противника. Разработав план ведения контр-минных работ, саперы, работая в три смены, на двух глубинах продвигались навстречу французам. Часто из-за недостатка воздуха свечи гасли, и работать приходилось наощупь. Землю выносили в мешках. Несколько раз в сутки прекращали работы: в эти минуты «слухачи» прислушивались к действиям неприятеля, определяя направление их подкопов. Вечером 22 января 1855 года защитники гальваническим способом произвели первый взрыв. Это оказалось полной неожиданностью для французов, их подземная галерея была разрушена на протяжении 28 метров. Руководил подземно-минными работами на четвертом бастионе штабскапитан А. В. Мельников, командир 2-й роты 4-го саперного батальона, шутливо прозванный «обер-кротом» Севастополя. Он пришел на бастион «10 декабря и пробыл в минах безвыходно и бессменно до 15 мая 1855 года». Контуженного и тяжелобольного А. В. Мельникова сменил поручик, затем штабс-капитан П. В. Преснухин, руководивший подземными работами до конца обороны. В те дни трудно было удивить кого-либо храбростью, но даже среди защитников, ежедневно смотревших в глаза смерти, выделялся своим бесстрашием унтер-офицер Федор Самокатов. Девять месяцев он находился «в минах» четвертого бастиона! В феврале 1855 года, работая в галерее, саперы наткнулись на слуховой рукав противника. Унтер-офицер Самокатов с пятью товарищами ворвался во вражескую галерею и захватил ее. В апреле он получил ранение в плечо, но через три дня возвратился в «контр-мины». Французы окончательно утратили инициативу в ведении подземной войны, так и не сумев приблизиться под землей к четвертому бастиону. Активные действия защитников заставили противника признать, что «пальма первенства» в подземно-минной войне принадлежит русским. До конца своих дней А. В. Мельников (скончался 1 ноября 1879 г. в Киеве, похоронен на Байковом кладбище), ставший генералом, «носил на указательном пальце правой руки золотой перстень, изображающий четвертый бастион, украшенный по краям бриллиантами и изумрудом в центре. Мельников скрывал происхождение перстня, но все окружающие говорили, что перстень был подарен ему французскими саперами, приславшими его из Парижа как непобедимому обер-кроту». Защитники прорыли 6892 метра подземных галерей (почти семь километров!), из них около 4 тысяч на четвертом бастионе. Подземно-минная война велась также перед пятым бастионом и редутом Шварца. Русские саперы рыли контр-галереи и перед Малаховым курганом. Союзники смогли пройти под землей только 1280 метров. За семь месяцев ведения подземно-минной войны русские выполнили 94 взрыва, неприятель — 121. Защитники израсходовали 761 пуд пороха, противник — 4148. Э. И. Тотлебен считал, что «… контр-мины 4-го бастиона способствовали к продлению осады, по меньшей мере, на пять месяцев». У исходящего угла четвертого бастиона, где вблизи находились подземноминные галереи, на столбике был укреплен образ Христа Спасителя, у которого священники служили молебен, а саперы перед тем как спуститься «в мины» подчас ставили свечи. Нередко у иконы клали погибших защитников перед тем, как отправить в последний путь на кладбища Северной стороны.

Медицинская помощь раненным

Нелегкие испытания в период обороны выпадали и на долю раненых. В Севастополе не хватало врачей, транспортных средств для доставки раненых в госпитали. По словам замечательного русского хирурга Н. И. Пирогова, «горькая нужда и медицинское невежество соединились вместе в баснословных размерах». Нередко раненые, особенно в начале военных действий в Крыму, лежали без всякой помощи на земле под открытым небом. По инициативе Великой княгини Елены Павловны — вдовы младшего брата царя Михаила Павловича — была учреждена Крестовоздвиженская община сестер милосердия, которая настояла на том, чтобы отправить в Крым Н. И. Пирогова.

В октябре 1854 года, чтобы «употребить все свои силы и познания для пользы армии на боевом поле», с отрядами врачей он выехал в Севастополь. В осажденном городе хирург нашел 2000 раненых, лежащих на грязных, пропитанных кровью матрацах, сутками ожидавших медицинской помощи. Вслед за Н. И. Пироговым в Крым отправились три отряда сестер милосердия. Под покровительством цесаревны Марии Александровны учредили также общину сердобольных вдов для ухода за ранеными в Крыму. Великий князь Константин Николаевич организовал специальный комитет, в который со всей России стали поступать пожертвования для раненых. Все это спасло жизни тысячам раненых защитников. В осажденном городе хирург впервые в мире применил в массовом масштабе анестезию, антисептическую обработку ран, гипсовые повязки. В докладных командованию Н. И. Пирогов требовал улучшения участи раненых, выделения транспортных средств, организацию госпиталей и перевязочных пунктов. Он принял на себя заведование главным перевязочным пунктом, который находился сначала в центре города — в здании Благородного собрания, затем был переведен в Михайловскую батарею на Северной стороне, а позже в Николаевскую батарею. Вместе с Н. И. Пироговым и русскими врачами самоотверженно отстаивали жизни защитников Севастополя и американские медики-добровольцы. Когда началась Крымская кампания, по приглашению русского правительства в Россию прибыли сорок три американских врача. Еще летом 1854 года в Севастополь приехали первые американцы Кинг и Дрейлер. Позже Кинга перевели в Симферополь, а его место занял Турнип Сид. Весной 1855 года к ним присоединились Уайтхед, Харрис и Макмиллан — позже умерший в Севастополе от тифа, и другие американские хирурги. Всю свою жизнь врач из Пенсильвании Л. У. Рид будет гордиться, что заслужил похвалу Н. И. Пирогова, который назвал его «чудо-доктором». На Корабельной стороне перевязочный пункт размещался в батарее на Павловском мысе. Там, под руководством профессора Киевского университета Х. Я. Гюббенета, самоотверженно боролись за жизнь защитников сестры милосердия А. П. Стахович, Е. О. Будберг, М. Чупати, Е. Я. фон Вагнер-Шмидт- — мать лейтенанта П. П. Шмидта.

«С геройством, которое сделало бы честь любому солдату», с исключительным мужеством переносили они тяготы и лишения в осажденном городе; день и ночь не отходя от больных и раненых, делали им перевязки, раздавали лекарства, помогали при операциях. Особенно тяжело приходилось сестрам в домах Гущина и Орловского, где располагались перевязочные пункты для тяжело раненных. Сестры милосердия А. Травина, М. Григорьева, М. Голубцова и Е. Богданова делали все что могли для облегчения участи страдальцев. Среди тех, кто перенес «безропотно все труды и опасности, бескорыстно жертвуя собою для достижения предпринятой цели», были: дочери священников Екатерина Барщевская и Анастасия Благовещенская; рясофорная сестра Серафима; Екатерина Грибоедова — сестра автора «Горе от ума»; дочь сенатора, внучатая племянница фельдмаршала М. И. Кутузова — Е. Бакунина; баронесса Э. Лоде и артистка императорских театров П. Орлова… В те дни страна узнала о гражданском подвиге Дарьи Севастопольской. Она вошла в историю как первая женщина в России, которая стала оказывать помощь раненым на поле боя. Узнав, что противник высадился в Крыму, она продала свой дом на Корабельной стороне, купила лошадь и, переодевшись в матросскую форму, поехала к реке Альме. Повозка Даши оказалась первым перевязочным пунктом в районе Альминского сражения. Император Николай I 7 ноября 1854 года «всемилостивейше соизволил пожаловать ей золотую медаль с надписью «За усердие» на Владимирской ленте для ношения на груди и пятьсот рублей серебром. При этом было объявлено, что по выходе ее в замужество его Величество пожалует ей еще тысячу рублей серебром на обзаведение». Императрица прислала Дарье золотой крест с надписью «Севастополь», а «старослуживые инвалиды, общею складчиною, благословили Дарью образом Спасителя». На пожалованные деньги она купила дом на Северной стороне в Сухой балке, вблизи четвертой батареи. Сравнительно недавно из архивных документов стало известно, что Дарья Севастопольская — это Дарья Лаврентьевна* Михайлова (по другим данным – Дарья Александровна). В июле 1855 года она вышла замуж за рядового 4-го ластового экипажа М. В. Хворостова. Предъявив князю М. Д. Горчакову документы о вступлении в брак и о награждении в случае замужества, она получила обещанные ей тысячу рублей. Уехав с мужем в Николаев после 1857 года, она, по некоторым данным, вернулась вскоре в родной город и до конца своих дней жила на Корабельной стороне. Самоотверженному примеру Дарьи в первые же дни обороны последовали многие севастопольские женщины. На перевязочных пунктах ухаживали за ранеными сестры Крыжановские — Екатерина, Васса и одиннадцатилетняя Александра, сестра участника обороны штабс-капитана Амелунга — Луиза, дочь квартирмейстера Наталья Дергачева, Дарья Ткач и Дарья Шерстоперова…

Дети во время обороны города

Не отставали от своих родителей и дети. Десятилетний Коля Пищенко с отцом — матросом 2-й статьи 37-го флотского экипажа — находился на батарее Забудского. В марте Тимофей Пищенко погиб, а Коля остался на редуте Шварца, состоял при кегорновых мортирах. Находясь при них день и ночь и подвергаясь постоянным опасностям, он, несмотря ни на какие убеждения, не хотел расставаться с полюбившимися ему мортирами, говоря: «Маркелами (мортирами. — Авт.) заведую, при них и умру». Среди защитников Коля прославился исключительной меткостью огня. Узнав от командира редута лейтенанта Д. С. Ханджогло о юном герое, главнокомандующий русской армией князь М. Д. Горчаков наградил Николая Пищенко серебряной медалью «За храбрость» и приказал отправить его в Петербург в Школу кантонистов. Когда юный бомбардир уезжал в столицу, ему еще не исполнилось одиннадцати лет, но он имел за плечами одиннадцатилетний стаж воинской службы: Указ царя о том, что месяц сражений во время обороны засчитывать за год, распространялся и на Николая Пищенко. Участником обороны стал и одиннадцатилетний Костя Станюкович, впоследствии известный писатель-маринист. Он родился и вырос в Севастополе, в семье вице-адмирала М. Н. Станюковича. В период обороны Севастопольского порта Костя готовил корпию, за что был награжден двумя медалями. Дети, оставшиеся в осажденном Севастополе, собирали ядра, картечь, пули и, конечно, играли в войну. Они делились «на два лагеря», строили баррикады и дрались между собой, бросая друг в друга ядра и бомбы, слепленные из глины. Если кому подбивали нос или глаз — относили на «перевязочный пункт». «Однажды устроили ребятишки бомбардировку. Раздались крики раненых. Сбежались матери, разобрали драку и выпороли начальников одной партии Канробера и Раглана. Ухватились за третьего мальчика. — «Меня не за что сечь, — завопил он, — я князь Меншиков, я ничего не делал…».

Гибель контр-адмирала В.И. Истомина

7 марта 1855 года на этом люнете прямым попаданием ядра в голову был убит контр-адмирал В. И. Истомин. Сообщая родным Истомина об его гибели, П. С. Нахимов писал: «Оборона Севастополя потеряла в нем одного из своих главных деятелей, воодушевленного постоянно благородною энергией и геройскою решительностью… По единодушному желанию всех нас, бывших его сослуживцев, мы погребли тело его в почетной и священной могиле для черноморских моряков, в том склепе, где лежит прах незабвенного адмирала Михаила Петровича (Лазарева. — Авт.) и … Покойный Владимир Алексеевич (Корнилов. — Авт.). Я берег это место для себя, но решился уступить ему». По приказу Нахимова на месте гибели Истомина выложили крест из бомб и ядер, такой же как на Малаховом кургане, где был смертельно ранен контр-адмирал В. А. Корнилов.

Вылазка в ночь с 10 на 11 марта 1855г., Камчатский люнет

Потерпев ряд неудач в ведении боевых действий против укреплений центральной части Севастополя, союзное командование решило добиться успеха на Корабельной стороне. Еще в начале осады начальник инженеров генерал Бургойн обращал внимание союзников на целесообразность захвата Малахова кургана и прилегающих к нему высот. Его поддержал прибывший из Франции начальник инженеров генерал Ниэль, приближенный императора Наполеона III. Он утверждал, что «Малахов курган был бесспорно единственным верным пунктом для атаки, с этой позиции можно было командовать всею Корабельной слободою… овладение им вскоре повлекло бы за собою сдачу всей крепости». Приняв план Ниэля, французы стали готовиться вначале к захвату Зеленого холма и Килен-балочных высот. Но русские опередили противника. В феврале 1855 года они заняли Киленбалочные высоты, построив там два редута — Селенгинский и Волынский. Несколько позже на Зеленом холме заложили люнет, названный Камчатским. В марте 1855 года французам удалось захватить передовые рубежи укрепления — ложементы впереди Камчатского люнета. Чтобы отбросить противника с захваченных позиций, в ночь с 10 на 11 марта защитники произвели вылазку, в которой участвовало девять батальонов — около 5 тысяч человек. Колонны солдат Камчатского, Днепровского, Волынского и Углицкого полков под командованием генерал-лейтенанта Хрулева внезапно атаковали врага. Вылазка прошла успешно. Во время вылазки к неприятелю случилась страшная резня, в ночной темноте не сразу заметили, что к французам спешит в большом количестве подкрепление. Французы приободрились и стали наседать. Вдруг в рядах сражающихся русских солдат раздалось пение тропаря: “Спаси Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое..”, – многие воины православные подхватили хорошо знакомые слова и в гуще сражения грянуло: – Победы благоверному и христолюбивому воинству нашему на супротивные даруя, и Твое сохраняя крестом Твоим жительство. При лунном свете в рукопашной схватке многие воины увидели иеромонаха Анику, в епитрахили и с крестом в руках. – Ура-а-а! – раздалось среди мрака ночного, и дрогнувшие от наседавшего многочисленного противника воины ринулись на врага, приводя в ужас французов.

Подвиг Иеромонаха Иоанникия Савинова

Иеромонах Иоанникий Савинов, или Аника, как с любовью его называли матросы, узнав о вылазке, пошел за войсками, за своей паствой, чтобы быть рядом при умирающих и напутствовать их в жизнь вечную, утешать в страданиях раненых, ободрять упавших духом от изнеможения воинов. Хрулев увидел, что к французам все более и более подтягиваются свежие силы, и решил отвести войска назад, прекратив тем самым сию страшную ночную атаку. Послав своих адъютантов с приказом о возвращении обратно, те, разгоряченные в бою солдаты не верили, говоря: – Не таковский генерал, чтобы отступить приказал,- и шли вперед в неприятельские траншеи. Вдруг Хрулев услышал громогласный голос иеромонаха Аники: – Дайте подкрепление, да не останутся раненые среди неприятельских траншей! – Батюшка, – обратился Хрулев к отцу Анике, – подкрепления я Вам дать не могу, а Вы окажите мне важную услугу, если отдадите от моего имени приказание оставшимся в траншеях отретироваться немедленно, подобрав по возможности раненых. Иеромонах немедленно устремился в траншеи и передал солдатам приказание Хрулева, которое тут же было исполнено. Один из врагов бросился на безоружного монаха и успел ударом штыка разорвать на нем рукав рясы и эпитрахиль, но в то же мгновение был убит юнкером Негребицким (адъютант генерала Хрулева. — Авт.). Французы бежали, и апроши остались в наших руках. Иеромонах занялся ранеными, но в это время пуля, пущенная в него, оторвала нижнюю часть креста и контузила отважного монаха-воина». Как оказалось, иеромонах Иоанникий, был не только контужен, но и смертельно ранен. Скончался он в Северном укреплении. Мужественного монаха за отличие наградили орденом Св. Георгия 4-й степени. Награда для священнослужителя редчайшая. Узнав об его геройской гибели, граф Д.Н. Шереметьев даровал вольную матери и всем родственникам иеромонаха. 30 офицеров и 1000 солдат выбыли из строя в этой вылазке, неприятель же потерял вдвое больше. На Камчатском люнете сражался рядовой одноименного полка Егор Мартышин. Ядро раздробило ему левую ногу и оторвало кисть руки, его положили на носилки, чтобы нести в лазарет. «Нет, братцы, постойте, — говорит спокойно раненый, — несите меня только двое. Если с каждым, кого зацепит чугунка, будут ходить четыре человека, так эдак и Камчатку стеречь будет некому». Размозженная у самого паха нога едва держалась на тоненьких жилах, но Мартышин, преодолевая жгучую боль, не хотел сразу оставить люнет: «Несите меня, братцы, по траншеям, дайте проститься с товарищами!» И его последними словами были: «Прощайте, браты, служите нашему батюшке Царю, как следует карабинерам! Недавно перед крестом и Евангелием вы держали присягу на честную и верную службу Царю Александру II; служите сыну, как служили отцу его Императору Николаю, и Бог благословит вашу службу! Прощайте, братцы-карабинеры, помяните меня грешного! Умирать за правое дело не страшно. Одно, братцы, больно, что не удалось мне охотником во время в траншеи сходить!». Получивши рубль серебром от ротного командира, Мартышин отдал его товарищу Захару Васильеву. «Ты, брат Захар, — сказал он, — как принесешь меня к перевязке, отыщи священника, попроси, чтоб он меня исповедал и приобщил Св. Таин., а после смерти моей сотворил-бы панихиду по душе. Рубль отдай от меня священнику». Принесенный на перевязочный пункт Егор Мартышин с полным спокойствием, исполнив долг христианина, умер.

Захват передовых укреплений Корабельной стороны

Пасха в том году пришлась на 27 марта и совпала с католической, поэтому, по свидетельству очевидцев, противник в этот день почти не беспокоил защитников. Духовенство отслужило на бастионах молебен. Но на следующий день неприятель произвел второе усиленное бомбардирование города. 25 мая — третье, еще более сильное и ожесточенное. Самый мощный огонь был направлен на укрепления Корабельной стороны — на Малахов курган, Камчатский люнет, Селенгинский и Волынский редуты. На следующий день французы бросили против полуразрушенных, ослабленных бомбардировкой передовых укреплений Корабельной стороны около 40 тысяч человек, в том числе два батальона императорской гвардии Наполеона III. Укрепление обороняли не более 3,5 тысяч защитников. Завязалась отчаянная схватка. Ворвавшийся первым на Камчатский люнет командир 5-го линейного полка полковник Брансьон водрузил французский флаг, но был убит наповал. По свидетельству очевидца, «сопротивление было ужасно, русские сражаются отчаянно». На Камчатском люнете находился П. С. Нахимов, по обыкновению прибывший на самый опасный участок. Адмирал едва не попал в плен. Горстка матросов и солдат, окружив любимого начальника, штыками пробив дорогу, отошли с Нахимовым к Малахову кургану. В разгар боя у Килен-балки появился священник Муромского полка Александр Круглевский. Произнеся «утешительные слова», по воспоминаниям капитана Дещинского, он крикнул: «Ребята, вперед!». Воодушевленные пастырем, защитники бросились к Забалканской батарее и отбили ее у французов, но затем под натиском свежих сил были вынуждены вновь отойти. Селенгинский, Волынский редуты и Камчатский люнет остались в руках противника. Захватив передовые укрепления Корабельной стороны, союзное командование решило, что настало время для штурма города.

Штурм Севастополя

На рассвете пятого июня началась четвертая бомбардировка Севастополя. Неприятель обрушил на защитников огонь 614 осадных орудий, 279 из них вели беспрерывный обстрел Малахова кургана, второго и третьего бастионов. В этот день севастопольцы потеряли начальника четвертой дистанции капитана 1 ранга Н. Ф. Юрковского, смертельно раненного около оборонительной башни Малахова кургана. Это был достойный преемник контр-адмирала Истомина. Участник обороны П. А. Алабин писал об Юрковском: «… С каким дивным самоотвержением, несмотря на свои преклонные лета, девять почти месяцев не сходил он с Малахова кургана… Кто знал Юрковского, тот не мог не удивляться его простой, но возвышенной природе, кто видел его в сражении, тот уважал его непоколебимую твердость, его редкую отвагу и распорядительность». На рассвете, в понедельник шестого июня, противник начал общий штурм севастопольских укреплений, приурочив его к 40-летию битвы при Ватерлоо. Сосредоточив под Севастополем 173 тысячи войск, союзники выделили из них 34 тысячи для захвата бастионов. Только в дивизиях французских генералов Брюне и д’Отмара, направленных против Малахова кургана, насчитывалось 11 тысяч солдат и офицеров. Около трех часов утра, генерал Мейран атаковал со своей дивизией первый и второй бастионы Корабельной стороны. Встреченные сильным картечным и ружейным огнем, потеряв своего генерала, французы бросились на куртину, соединявшую второй бастион с Малаховым курганом. Тогда бригада генерала Ниэля стала наступать на батарею № 6 (Жерве), прикрывавшую правый фас Малахова кургана. Ее защищал только один батальон Полтавского полка под командованием капитана Борна. После отчаянной схватки русские стали отходить. Преследуя полтавцев, французы достигли домиков на правом скате Малахова кургана. Критическое положение спас генерал-лейтенант С. А. Хрулев, увлекший за собой в рукопашную схватку пятую мушкетерскую роту Севского полка. С подоспевшими солдатами Якутского полка они выбили французов с батареи. К семи часам утра защитники отбили все атаки противника на оборонительной линии Корабельной стороны. Бастионы центра города неприятель штурмовать не решился. Выпустив за два дня по Севастополю 62 тысячи снарядов, потеряв 6700 человек, союзники прекратили штурм. Потери русских составили 5500 солдат и офицеров. Неудача широко задуманного штурма, стойкость защитников заставили задуматься союзников. Участник осады французский генерал Вимпфен в своем дневнике напишет: «Их энергичная и умная оборона заставляет нас уважать нацию, против которой у нас никогда не было серьезных обид… Мы все теперь уважаем солдат, которые сражаются храбро и лояльно. Мы выступаем против этого врага только по приказу, без большого энтузиазма и потому, что желаем покончить с бедствиями осады».

Богослужения

После штурма 6-го июня, контр-адмирал А. И. Панфилов, бессменно находившийся на третьем бастионе, устроил на нем торжественное богослужение. «Матросы накрыли несколько туров (сплетенные из прутьев корзины цилиндрической формы без верха; использовались для строительства укреплений.) парчею, и на этом аналое священник Федюшин отслужил благодарственный молебен под гул выстрелов, под свист пуль. Величествен был бастион с толпою молящихся. Собрались моряки, камчатцы и все те, кто приютился здесь в боевой доле. Беспредельную веру и покорность Промыслу выражали эти грозные, закопченные в пороховом дыму лица. Смиренно шли эти бойцы к св. Евангелию на аналое». В конце июня в Севастополь прибыл архиепископ Херсонский и Таврический Иннокентий (1800—1857) — в миру Иван Алексеевич Борисов. Его называли «Великим гражданином земли русской». Блестящий оратор, известный богослов, архиепископ Иннокентий выступил в городе со страстными патриотическими проповедями. На празднике, который организовал князь Горчаков для Брянского егерского полка, по случаю наименования полка его именем — генерал-адъютанта князя Горчакова, архиепископ, благословляя полк и представителей от других частей, сказал: «Не поучения говорить вам мы прибыли сюда, нет, мы явились учиться у вас, славные защитники града, учиться, как исполнять заповедь Христа Спасителя: «Оставь отца, матерь твою и дом твой, возьми Крест и гряди по мне!». Впредь, поучая паству свою, мне не надобно далеко искать примеров добродетели: я скажу им: иди в град сей и поучись у первого встречного из братий твоих защитников веры и мест, откуда впервые разлилось православие на родину нашу: пади ниц, место то сие свято есть». 26 июня на Екатерининской площади был проведет крестный ход и молебен, совершенный архиепископом Иннокентием, «который в сильной, могучей речи выразил значение Севастополя для России — речи, имевшей особенную силу при громе ядер и бомб» и глубоко запавшую в души и сердца защитников. На молебне присутствовал П. С. Нахимов. По окончании этого молебна каждый из бастионов получил в благословление икону. Богослужение ежедневно совершалось в храме Святых Петра и Павла, сохранившемся до наших дней. Он находится в центре Севастополя на городском холме. Расположен на месте старой Петропавловской церкви, построенной еще в 1792 году. Настоятелем храма святых Петра и Павла в период обороны был протоиерей Арсений Гаврилович Лебединцев (1818—1898), он же — благочинный Севастопольского округа. Несмотря на бомбардировки и обстрелы настоятель каждый день проводил службу, молясь за победу русского оружия. «… Предстательство страшное и непостыдное не презри, Благая, молитв наших, Всепетая Богородице; утверди православных жительство; спаси императора нашего Николая Павловича (с февраля 1855 года — Александра).

Как только началась канонада, вице-адмирал Корнилов со свитой помчался на четвертый бастион. По словам флаг-офицера Корнилова капитан-лейтенанта А. П. Жандра «сквозь дым солнце казалось бледным месяцем, и Севастополь был опоясан двумя огненными линиями: одну составляли наши укрепления, другая посылала нам смерть. На четвертом бастионе французские ядра и бомбы встречались с английскими». Затем адмирал побывал на третьем и пятом бастионах. Он проходил от орудия к орудию, ободрял солдат и матросов. Сопровождавший Корнилова офицер для поручений капитан-лейтенант И. Ф. Лихачев, наблюдая за адмиралом в последние часы его жизни, позже напишет: «покойно и строго было выражение его лица; легкая улыбка едва заметно играла на устах, глаза, эти удивительные, умные и проницательные глаза, светились ярче обыкновенного; щеки пылали. Высоко держал он голову; сухощавый и несколько согнутый стан его выпрямился: он весь как будто сделался выше ростом… Я никогда не видел человека, прекраснее его в эти минуты». Около 11 часов дня Корнилов прибыл на Малахов курган. Криками «Ура!» встретили адмирала моряки 44-го флотского экипажа. «Будем кричать «ура» тогда, когда собьем английские батареи», — заметил он. Осмотрев нижний ярус оборонительной башни и посоветовав устроить в нем перевязочный пункт, в половине двенадцатого Корнилов решил проверить резервы в Ушаковой балке. До бруствера батареи Станиславского, где стояла его лошадь, оставалось несколько шагов. В это время ядро, выпущенное из английского орудия, раздробило ему левую ногу.

Смертельно раненного адмирала подхватил капитан-лейтенант А. П. Жандр и вместе с другими офицерами положил его за бруствером между орудиями. «Отстаивайте же Севастополь!»— произнес он и потерял сознание. Врач В. И. Павловский оказал ему медицинскую помощь. Никто не услышал от адмирала ни крика, ни стона. Вечером в госпитале на Корабельной стороне он скончался. Одни из последних его слов были: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна». Затем, повременив: «Благослови, Господи, Россию и государя, спаси Севастополь и флот». Капитан-лейтенант А. А. Попов (впоследствии известный адмирал, конструктор броненосцев) с юнкерами и двумя матросами на руках донесли носилки с прахом адмирала до Михайловской церкви, где его отпевали. На другой день Корнилова похоронили в склепе заложенного Владимирского собора, рядом с адмиралом М. П. Лазаревым. Один из очевидцев вспоминал: “… Мало мне приходилось видеть подобных похорон. Плакали не только офицеры к нему приближенные: плакали чужие, плакали угрюмые матросы, плакали и те, которым слеза была незнакома с пеленок…” На корабле “Великий князь Константин” в пять часов вечера был спущен флаг генерал-адъютанта вице-адмирала Корнилова. В знак траура корабли отопили реи (Отопить рей, поставить рей наклонно, чтобы один нок был выше другого) на разные галсы, приспустили до половины гафель, флаг, гюйс и вымпел, а в шесть часов совсем спустили флаг и гюйс. «При свете факелов, при зареве канонады, вынесли гроб из церкви: могильная тишина в городе нарушалась только треском разрывавшихся бомб; дрожавшие длинные тени печальной процессии продвигались тихо, тихо; лица провожавших гроб, полуосвещаемые факелами, были как-то необыкновенно угрюмы, неподвижны; голоса певчих и грустные до глубины души звуки похоронного марша от густоты воздуха, казалось, раздавались из-под земли; когда гроб опускали в могилу, нельзя было не плакать… Господи! Услыши молитвы наши за душу человека, которого все мы любили и уважали». По повелению Николая I бастион Малахова кургана стали именовать Корниловским. По приказанию П. С. Нахимова на месте смертельного ранения адмирала севастопольский юнга Дмитрий Бобырь со своими товарищами-юнгами выложили крест из вражеских бомб и ядер. Этот крест стал первым памятником прославленному адмиралу.